День рождения

Небо обнимало запотевшими ладошками дрожащий город, свернувшийся калачиком под заспанными взглядами взъерошенных фонарей.
    Ее дом - старая "хрушоба" с корявой трещиной в стене - мигнул подслеповатым окном: Ада включила было свет, но поняла, что вряд ли эта электрическая иллюзия добавит жизни тяжелым векам гардин, полуприкрытой наготе полосатого дивана и бархатной от пыли спине рояля.
    Воскресенье. Ада думала об этом слове, чувствовала на вкус и старалась проглотить его значенье, наполнить себя им. Воскресать-воскреснуть-воскрешенье…
    Давно она не воскресала. Не взлетала высоко, разбросав темно-лиловые волосы по небесам, не падала затем, проплывая землю насквозь и возвращаясь, как на качелях, к любимому небу пульсирующей звездочкой вселенского оргазма.
    Ей теперь сорок. И можно начинать обратный отсчет. К старту в неизвестность…
    Самое время. Открытия совершены, выводы сделаны. В детской, отделенной длинным отсветом окна, дожевывая остатки сна, спит ее 14-летнее созданье.
    Последние несколько дней Аде казалось, что небо стало ниже, и скоро можно будет просунуть голову сквозь облака и вдохнуть глазами эту скользящую пустоту, распробовать ее наяву. Сравнить с той, что приоткрывалась в эйфорических видениях тогда. Давно…
    Не вспоминать, не хотеть, не думать!..
    Молодость, бывает, ласково гладит по голове низко свисающими ветвями ивы в парке, позвякивает металлической цепочкой в глубине шкафа, но не подпускает ближе, чем на сон, невыносимо дурманящий и сладкий, врезающийся в горло истерическим звонком будильника по утрам.

    Ада не жалела о том, что "могло бы быть"… Не писала рвущих душу откровений в дамские журналы и на интернет-сайты.
    Ей не за что было упрекать песочные часы своей молодости. Теплое, заботливое счастье колючей мужской щекой прижималось к ней не раз. И не раз она улетала туда, где поднимается занавес сознанья и свершается таинство примирения с собой.
    Был Он. Самый любимый… и самый чужой. Приблизившийся настолько, что глазам стало больно от восторга, и ужас охватил, как при встрече с зазеркальем. Ада шагнула навстречу Ему, отдав в ломбард все прежние моральные ценности и представленья.
    И верно, счастлив тот, кто смог хоть однажды превратить свою жизнь в "табула раса" и подставить затем ее радостно под резвое перо отважной любви.
    Он взял Аду с собой в придуманный, и в то же время самый настоящий мир, - где голоса, звучащие над ухом с детства, подсказали им, куда идти и как любить друг друга, не опускаясь до слюнявой нежности и не взбираясь к стальной жестокости.
    Он подарил Аде боль. Много боли, очень. Почти столько, сколько ей хотелось бы. Звонкая боль разрывала путы остекленевших запретов и страхов, дарила вдохновенье и освобождение.
    А потом был полет. В полете она становилась маленькой, говорила с мамой и папой, переживала заново то, что услужливый разум давно выгнал прочь, заколотив двери гвоздями; чувствовала запахи, звуки, цвета даже более реально, чем наяву.     А когда возвращалась - Он встречал. И был всегда рад ей, как новорожденной…

    Потом Он ушел жить дальше. И Ада ушла. Куда? Не знала. Лишь бы идти.
    Шла она и теперь. Дорога становилась шире, спутники сменяли друг друга, сын, еще недавно державший ее за руку, убежал вперед, спеша догнать свои счастливые минутки, однако Ада отчетливо помнила тепло его ладошки, цепко хватающей и тянущей вслед за собой.
     "Последние сорок лет жизнь была неплоха", - подумала она, выдвинула ящик стола, заглянула в его разинутый рот и, порывшись, выловила худую длинную сигарету, единственную оставшуюся в пачке, которую когда-то подарил Он.
    Ада впервые почувствовала себя взрослой и сильной, когда закурила первую из этих худосочных близняшек. Тогда на нее смотрел пугливый мальчонка, мечтавший получить в подарок из ее рук боль, и удостоившийся, впрочем, этой милости. Видимо, это приключение помогло ей выудить из своего нутра желание и радость обладания другим человеком.
    С тех пор ей захотелось быть сильной. И когда алые шпильки, которые она стала носить, впивались злыми остриями в податливую земную плоть, она чувствовала, как давит внутри себя с каждым шагом остатки неуверенности и слабости.
    Сил стало больше, опыт наполнил свой мешок до отказа, красота ее приобрела блеск уверенности и лукавой женственности.
    И только об одном Ада могла бы пожалеть,.. если б не разучилась это делать: никогда она не сможет стать для кого-то маленькой глупышкой, захлебывающейся от пьянящих стыда и страха, радостно опускающейся на колени под гипнотическим взглядом; такой, которая сможет подарить этому взгляду себя без сомнений и оговорок…
    Небо вздохнуло и поежилось, жмурясь от поддельного осеннего солнца. В городе уже которое утро квартировал туман, и таким же наполненным туманом виделось Аде будущее, в которое она входила сейчас…
     "Подчиняться в сорок лет смешно", - это подумала она или кто-то ей сказал однажды…
    Ада устало улыбнулась этой справедливой глупости, накинула на озябшие плечи такой же озябший лиловый пеньюар и пошла будить сына. Он первый поздравит ее с днем рожденья.

Обсудить или прокомментировать этот рассказ можно у нас на форуме