Продолжение рассказа "Лекция на Тему"
http://www.bdsm.in.ua/forum/showthread.php?t=5552
Экзамен для преподавателя.
Автор: Severin
Со времени событий, описанных в рассказе «Лекция на Тему», прошло несколько месяцев. Осенний учебный семестр близился к концу. За окном уже летели первые хлопья снега. И не за горами уже была зимняя сессия – первое серьёзное испытание для первокурсников. Далеко не все его выдерживали. И нередко во втором семестре учебные аудитории были заполнены значительно в меньшей степени, чем в первый.
Этот учебный семестр был для меня особенным. Он начался с реального знакомства с моей Госпожой. С Госпожой, с которой я до тех пор общался лишь посредством компьютера, впиваясь взглядом в строчки, возникающие на мониторе. О, сколько всего было заложено в этих, казалось бы, молчаливых и безжизненных строчках. Какую огромную силу и власть они имели надо мной. Они могли вселить в меня ни с чем не сравнимую радость, воодушевление, когда в них я видел, что Госпожа была довольна мной, и даже её короткое «Молодец» было для меня гораздо дороже, чем иные реальные награды и премии, которые мне доводилось получать в моей жизни. Не говоря уже о том, что даже эти награды и премии с некоторых пор для меня были важны главным образом потому, что это было приятно Госпоже – я знал, что ей небезразличны мои успехи. И такие же строчки могли ввергнуть меня в пучину отчаяния, если они содержали недовольство Госпожи мною, гнев её, а особенно, если я видел, что какие-то мои слова или действия вызывают в ней настоящую, реальную обиду на меня и даже разочарование во мне. К сожалению, случалось и такое. Тогда у меня возникало чувство, что я могу потерять её, возможно навсегда. И мне даже сложно описать своё состояние в эти минуты. Я готов был буквально вывернуться наизнанку, горы свернуть, вытерпеть самое жестокое наказание, только бы загладить свою вину, исправить хотя бы в какой-то мере то, что я совершил, и смягчить то негативное впечатление, которое я произвёл на Госпожу. Но не всегда мне это удавалось. Иногда провинность моя была настолько серьёзной, что Госпожа прибегала к самому суровому наказанию – лишала меня общения с ней, иногда на довольно продолжительный срок. Это было не просто наказание Госпожой своего раба. Госпожа давала мне понять, что ей самой в этих случаях неприятно общение со мной, иногда прямо говоря об этом. И хотя в этих случаях я не лишался права ей писать, ответа от неё я дождаться не мог, нередко подолгу. И лишь когда она по моим письмам ей видела, что раскаяние моё в содеянном мною искреннее и глубокое, что я действительно полностью, до глубины души осознал свою вину и полон желания её искупить, ни в коем случае не повторять проступка в будущем, она несколько смягчала своё ко мне отношение, и тогда, наконец, я получал от неё долгожданные строчки. Они были очень короткими, скупыми, я чувствовал, что Госпожа пока очень далека от того, чтобы действительно простить меня. Даже как человека простить, не говоря уже о том, чтобы простить как своего раба. Потому что относиться ко мне как к своему рабу она могла лишь через своё отношение ко мне как к человеку. И если она видела, что мои действия не вяжутся с её принципами морали, я и как раб для неё переставал существовать. Но когда она всё же находила возможным написать мне, это означало, что у меня, наконец, появилась надежда вымолить её прощение. И тогда я прилагал все свои усилия к тому, чтобы это прощение в конце концов заслужить. Оно даровалось мне далеко не сразу, но когда всё же Госпожа прощала меня, как человека, тон её писем резко менялся. Из холодно скупых он делался эмоциональным, гневным, уничижительным. Теперь, когда я в глазах Госпожи восстановил своё право называться её рабом, мне предстояло понести суровое наказание уже именно как Госпожи своего провинившегося раба. Эти наказания Госпожа специально продумывала, вкладывая в них свой опыт и незаурядную фантазию. Их целью было не только именно наказать, покарать меня за провинность, но и провести соответствующую воспитательную работу, показать пагубность для меня самого подобных действий. И лишь после того, как она подвергала меня этому наказанию, и я стойко переносил его, мне позволялось просить у неё прощения теперь уже именно в качестве раба. И даже это прощение нередко даровалось мне далеко не сразу, иногда этот процесс растягивался надолго, а нередко превращался, по существу, в дополнительное наказание. Но когда я наконец был прощён окончательно, всё перенесённое и пережитое мною было твёрдой гарантией того, что повторения проступка уже не будет. И тогда я особенно хорошо начинал понимать, почему раб благодарит свою Госпожу за наказание, и благодарил её за него со всем пылом и искренностью, на которые только был способен. В эти минуты действительно наступало некое душевное обновление.
К тому времени, как я впервые, совершенно неожиданно увидел Госпожу на своей лекции, я уже был вышколен ею так, что необходимость в таких суровых наказаниях уже почти отпала. И отчасти именно это также послужило причиной того, что Госпожа сочла возможным наконец после долгого виртуального общения наконец перевести наши отношения в реальное русло. И теперь мне предстояло стать для неё реальным рабом, таким же полезным и выученным, как и в виртуальном варианте. И конечно же, я с замиранием сердца представлял себе нашу с ней встречу в ещё более интимной и доверительной обстановке – в обстановке реального сеанса, когда Госпожа может воплотить в жизнь многое из того, что лишь воображалось в виртуальном общении, подвергнуть своего раба настоящим унижениям и наказаниям, реально дать возможность и себе и ему реализовать многие свои мечты и фантазии. После той памятной лекции Госпожа произнесла загадочную фразу:
– А у моих ног оказаться я тебе тоже дам возможность, но об этом мы поговорим в другой раз.
Эта фраза врезалась в мою память и уже не покидала её. Многочисленные фантазии, сменяя одна другую, роились в моей голове. Но если бы я только знал, что на самом деле ожидает меня.
А в нашем институте тем временем наступила пора зимней экзаменационной сессии. Я провёл экзамены в двух группах первого курса, оставалось ещё три. Но после второго экзамена меня неожиданно вызвал декан.
– Здравствуйте, Сергей Андреевич, – приветливо сказал он, – присаживайтесь.
Я сел на предложенный мне стул. С деканом Евгением Викторовичем Шаровым мы были знакомы давно. Ещё когда я был начинающим молодым преподавателем, он уже был заместителем декана, и ещё с тех пор у нас установились хорошие уважительные отношения. Когда у меня складывались трудные ситуации, он всегда поддерживал меня, и я конечно старался в долгу не оставаться – когда ему или вообще факультету, институту нужна была моя помощь, я никогда не отказывал, даже если это было сопряжено для меня с определёнными трудностями.
– Ну как они сдали? – спросил Евгений Викторович, – неудов много?
– Нет, не особенно, – ответил я, – хотя есть несколько. Но в целом результаты хорошие.
И я протянул ему экзаменационную ведомость. Он бегло просмотрел её и, видимо оставшись удовлетворённым её данными, отложил её в сторону.
– Я вот почему Вас вызвал, – сказал он, – у Вас вроде бы завтрашний день свободен от экзаменов.
– Да, – подтвердил я, – следующий экзамен только в четверг.
– Понимаете, неожиданно Пашутина Анна Семёновна заболела, недавно звонила. А у неё завтра экзамен на заочном. Заменить практически некем, все заняты. Только на Вас надежда.
Я вздрогнул. Пашутина Анна Семёновна была преподавательницей, которая вёла высшую математику на том самом курсе, где училась Госпожа. Конечно, как только я узнал, что Госпожа будет учиться в нашем институте, я поинтересовался, кто какие предметы на этом курсе будет вести, и в первую очередь меня, естественно, интересовала математика. Преподавательницу эту я, конечно же, хорошо знал, она была с нашей кафедры, но Госпожа строго настрого запретила мне даже упоминать в разговоре с Пашутиной о ней и вообще о её курсе.
– Если я узнаю, что ты ей обмолвился хотя бы полусловом, – строго сказала она, – больше ты меня не увидишь.
И по её тону я понял, что она и не думает шутить или просто пугать меня.
– Ну так как, – вывел меня из раздумья Евгений Викторович, – выручите?
– А, да конечно, – сказал я, скорее машинально, чем обдуманно.
– Ну вот и отлично, – обрадовался декан, – позвоните Анне Семёновне, узнайте у неё всё, что Вам необходимо – билеты, задачи и прочее. А ведомость мы на Вас перепишем.
Он пожал мне руку, и я вышел в коридор. Мысли в голове у меня путались. Я никак не ожидал такого поворота событий. Получалось, что теперь я должен буду принимать экзамен у своей Госпожи. Причём не наедине (наедине было бы всё намного проще), а в присутствии всей группы. А если окажется. . . нет, я даже отказывался себе представить, чем мог обернуться для неё и для меня такой экзамен. Что же теперь делать? Конечно, надо будет позвонить Пашутиной. Но до этого я обязательно должен поставить в известность Госпожу. У меня был с собой мобильный телефон, и её номер в нём безусловно был. Но звонить ей она мне позволяла только в крайних случаях. Если она считала причину моего звонка недостаточно веской, меня ждало наказание. Я вытащил телефон и стоял в раздумье. Может быть, Госпожа сейчас в Институте? Нет, сейчас шла сессия, занятий не было, а тем более в их группе завтра экзамен.
– Что ты, молодец, не весел, что ты голову повесил? – раздался весёлый голос. Рядом стоял мой хороший товарищ и коллега Сева Карский. Я улыбнулся. У меня был хороший предлог для объяснения задумчивости.
– Да вот Пашутина заболела, меня подписали вместо неё экзамен у заочников принимать, – ответил я.
- Опять заболела? – спросил Сева. И у него были основания. Анна Семёновна была уже пенсионного возраста, и здоровье её частенько подводило. Но ещё ни разу её здоровье не отражалось на моих взаимоотношениях с Госпожой. А теперь случилось именно так.
– Ну что ж, нет худа без добра, – продолжал Сева, – у меня тоже завтра экзамен вместе с Рокотовым. Так что есть возможность заполнение ведомостей отметить в «Данко».
– У тебя все дороги ведут в Рим, – рассмеялся я.
– Не в Рим, а в «Данко», – назидательно заметил Сева. – Зачем нужна вообще дорога, если она не ведёт к «Данко»? – сострил он, перефразируя «Покаяние». Хотя каяться за своё пристрастие к этому подвальчику Сева меньше всего был склонен.
– Ладно, там посмотрим, – сказал я, и на этом мы расстались.
Выйдя на улицу, я снова вытащил мобильник, но так и не решился позвонить Госпоже. А если она сочтёт эту причину незначительной? Это ведь только для меня приём у неё экзамена – из ряда вон выходящее событие. А как она на эту проблему смотрит, я не знал. Может быть это для неё и проблемой-то не является. Но поставить её в известность я, конечно, был обязан. Поэтому я пришёл домой, включил компьютер, и, войдя в Сеть, отправил сообщение Госпоже:
«Здравствуйте, Госпожа.
Сообщаю Вам, что меня назначили на проведение экзамена завтра в Вашей группе вместо заболевшей Анны Семёновны Пашутиной.
Сергей».
Ответ от Госпожи пришёл лишь вечером. В нём было написано: «Хорошо. Не волнуйся, на экзамене веди себя так, как обычно там себя ведёшь».
На душе у меня стало немного спокойнее. Теперь Госпожа предупреждена, и видимо это известие её и в самом деле не особенно взволновало. Она даже меня успокаивает. Я набрал номер телефона Пашутиной.
– Здравствуйте, Анна Семёновна, – приветливо сказал я, – это Сергей Северов беспокоит. Что такое с Вами случилось?
– А, Серёженька, здравствуй, милый, – сказала она. Анна Семёновна всегда очень хорошо относилась ко мне, в её отношении даже было что-то материнское. – Ну что случилось, давление конечно. Сегодня до 230 на 140 подскочило, скорую вызывала. Накололи меня всем, что только можно, сейчас лежу, не могу подняться даже. И чувствую, что завтра не смогу выйти. К тому же врачи говорят, что может быть повторный подскок.
– Да конечно, конечно, – заторопился я, – не беспокойтесь, я приму экзамен.
– А так это тебя бедного вместо меня назначили. Ты уж извини меня, так получилось.
– Да что Вы, что Вы, ничего страшного. Лежите, выздоравливайте. Вы мне скажите только насчёт билетов и программы.
– Всё у меня в верхнем ящике в столе на кафедре, – сказала Анна Семёновна, – и билеты и программа и комплект задач. Спасибо тебе большое, дорогой.
Итак, все проблемы вроде бы были решены. И всё же спать я ложился со смутной тревогой в душе.
На следующий день рано утром я уже был на кафедре. До начала экзамена оставалось ещё более получаса. Я быстро нашёл в столе Анны Семёновны конверт с материалами к экзамену и углубился в их изучение. Уже первый взгляд мне показал, что моё смутное беспокойство оправдалось. Анна Семёновна оставалась верной себе, как уже многие годы. Несмотря на то, что она преподавала математику студентам нематематической специальности, да ещё заочникам, вынесенный ею на экзамен материал по своему объёму и сложности вполне мог быть использован на экзамене для студентов стационара математического факультета. Она дотошно требовала сложные доказательства теорем, внимательно следя за тем, хорошо ли студент понимает их внутреннюю логику, а не зазубривает просто как заклинание. Предлагала на экзамене задачи, которые были достаточно серьёзными и для студентов-математиков. И когда я просмотрел все эти материалы, настроение моё упало совершенно. Первой моей мыслью было заменить эти материалы другими, у меня был соответствующий комплект. Но это было невозможно, билеты были утверждены на заседании кафедры, на них стояла дата и подпись заведующего. Да и это сразу бы стало известно – студентам была выдана программа экзамена. Так что этот вариант заведомо отпадал. Немного поразмыслив, я решил, что на самом деле всё не так плохо. Если я не могу изменить то, что написано в билетах, то принять экзамен по этим билетам так, как считаю нужным я, а не Пашутина, вполне было в моих силах. И через некоторое время уже с лучшим настроением я направился в аудиторию, где должен был проходить экзамен.
http://www.bdsm.in.ua/forum/showthread.php?t=5552
Экзамен для преподавателя.
Автор: Severin
Со времени событий, описанных в рассказе «Лекция на Тему», прошло несколько месяцев. Осенний учебный семестр близился к концу. За окном уже летели первые хлопья снега. И не за горами уже была зимняя сессия – первое серьёзное испытание для первокурсников. Далеко не все его выдерживали. И нередко во втором семестре учебные аудитории были заполнены значительно в меньшей степени, чем в первый.
Этот учебный семестр был для меня особенным. Он начался с реального знакомства с моей Госпожой. С Госпожой, с которой я до тех пор общался лишь посредством компьютера, впиваясь взглядом в строчки, возникающие на мониторе. О, сколько всего было заложено в этих, казалось бы, молчаливых и безжизненных строчках. Какую огромную силу и власть они имели надо мной. Они могли вселить в меня ни с чем не сравнимую радость, воодушевление, когда в них я видел, что Госпожа была довольна мной, и даже её короткое «Молодец» было для меня гораздо дороже, чем иные реальные награды и премии, которые мне доводилось получать в моей жизни. Не говоря уже о том, что даже эти награды и премии с некоторых пор для меня были важны главным образом потому, что это было приятно Госпоже – я знал, что ей небезразличны мои успехи. И такие же строчки могли ввергнуть меня в пучину отчаяния, если они содержали недовольство Госпожи мною, гнев её, а особенно, если я видел, что какие-то мои слова или действия вызывают в ней настоящую, реальную обиду на меня и даже разочарование во мне. К сожалению, случалось и такое. Тогда у меня возникало чувство, что я могу потерять её, возможно навсегда. И мне даже сложно описать своё состояние в эти минуты. Я готов был буквально вывернуться наизнанку, горы свернуть, вытерпеть самое жестокое наказание, только бы загладить свою вину, исправить хотя бы в какой-то мере то, что я совершил, и смягчить то негативное впечатление, которое я произвёл на Госпожу. Но не всегда мне это удавалось. Иногда провинность моя была настолько серьёзной, что Госпожа прибегала к самому суровому наказанию – лишала меня общения с ней, иногда на довольно продолжительный срок. Это было не просто наказание Госпожой своего раба. Госпожа давала мне понять, что ей самой в этих случаях неприятно общение со мной, иногда прямо говоря об этом. И хотя в этих случаях я не лишался права ей писать, ответа от неё я дождаться не мог, нередко подолгу. И лишь когда она по моим письмам ей видела, что раскаяние моё в содеянном мною искреннее и глубокое, что я действительно полностью, до глубины души осознал свою вину и полон желания её искупить, ни в коем случае не повторять проступка в будущем, она несколько смягчала своё ко мне отношение, и тогда, наконец, я получал от неё долгожданные строчки. Они были очень короткими, скупыми, я чувствовал, что Госпожа пока очень далека от того, чтобы действительно простить меня. Даже как человека простить, не говоря уже о том, чтобы простить как своего раба. Потому что относиться ко мне как к своему рабу она могла лишь через своё отношение ко мне как к человеку. И если она видела, что мои действия не вяжутся с её принципами морали, я и как раб для неё переставал существовать. Но когда она всё же находила возможным написать мне, это означало, что у меня, наконец, появилась надежда вымолить её прощение. И тогда я прилагал все свои усилия к тому, чтобы это прощение в конце концов заслужить. Оно даровалось мне далеко не сразу, но когда всё же Госпожа прощала меня, как человека, тон её писем резко менялся. Из холодно скупых он делался эмоциональным, гневным, уничижительным. Теперь, когда я в глазах Госпожи восстановил своё право называться её рабом, мне предстояло понести суровое наказание уже именно как Госпожи своего провинившегося раба. Эти наказания Госпожа специально продумывала, вкладывая в них свой опыт и незаурядную фантазию. Их целью было не только именно наказать, покарать меня за провинность, но и провести соответствующую воспитательную работу, показать пагубность для меня самого подобных действий. И лишь после того, как она подвергала меня этому наказанию, и я стойко переносил его, мне позволялось просить у неё прощения теперь уже именно в качестве раба. И даже это прощение нередко даровалось мне далеко не сразу, иногда этот процесс растягивался надолго, а нередко превращался, по существу, в дополнительное наказание. Но когда я наконец был прощён окончательно, всё перенесённое и пережитое мною было твёрдой гарантией того, что повторения проступка уже не будет. И тогда я особенно хорошо начинал понимать, почему раб благодарит свою Госпожу за наказание, и благодарил её за него со всем пылом и искренностью, на которые только был способен. В эти минуты действительно наступало некое душевное обновление.
К тому времени, как я впервые, совершенно неожиданно увидел Госпожу на своей лекции, я уже был вышколен ею так, что необходимость в таких суровых наказаниях уже почти отпала. И отчасти именно это также послужило причиной того, что Госпожа сочла возможным наконец после долгого виртуального общения наконец перевести наши отношения в реальное русло. И теперь мне предстояло стать для неё реальным рабом, таким же полезным и выученным, как и в виртуальном варианте. И конечно же, я с замиранием сердца представлял себе нашу с ней встречу в ещё более интимной и доверительной обстановке – в обстановке реального сеанса, когда Госпожа может воплотить в жизнь многое из того, что лишь воображалось в виртуальном общении, подвергнуть своего раба настоящим унижениям и наказаниям, реально дать возможность и себе и ему реализовать многие свои мечты и фантазии. После той памятной лекции Госпожа произнесла загадочную фразу:
– А у моих ног оказаться я тебе тоже дам возможность, но об этом мы поговорим в другой раз.
Эта фраза врезалась в мою память и уже не покидала её. Многочисленные фантазии, сменяя одна другую, роились в моей голове. Но если бы я только знал, что на самом деле ожидает меня.
А в нашем институте тем временем наступила пора зимней экзаменационной сессии. Я провёл экзамены в двух группах первого курса, оставалось ещё три. Но после второго экзамена меня неожиданно вызвал декан.
– Здравствуйте, Сергей Андреевич, – приветливо сказал он, – присаживайтесь.
Я сел на предложенный мне стул. С деканом Евгением Викторовичем Шаровым мы были знакомы давно. Ещё когда я был начинающим молодым преподавателем, он уже был заместителем декана, и ещё с тех пор у нас установились хорошие уважительные отношения. Когда у меня складывались трудные ситуации, он всегда поддерживал меня, и я конечно старался в долгу не оставаться – когда ему или вообще факультету, институту нужна была моя помощь, я никогда не отказывал, даже если это было сопряжено для меня с определёнными трудностями.
– Ну как они сдали? – спросил Евгений Викторович, – неудов много?
– Нет, не особенно, – ответил я, – хотя есть несколько. Но в целом результаты хорошие.
И я протянул ему экзаменационную ведомость. Он бегло просмотрел её и, видимо оставшись удовлетворённым её данными, отложил её в сторону.
– Я вот почему Вас вызвал, – сказал он, – у Вас вроде бы завтрашний день свободен от экзаменов.
– Да, – подтвердил я, – следующий экзамен только в четверг.
– Понимаете, неожиданно Пашутина Анна Семёновна заболела, недавно звонила. А у неё завтра экзамен на заочном. Заменить практически некем, все заняты. Только на Вас надежда.
Я вздрогнул. Пашутина Анна Семёновна была преподавательницей, которая вёла высшую математику на том самом курсе, где училась Госпожа. Конечно, как только я узнал, что Госпожа будет учиться в нашем институте, я поинтересовался, кто какие предметы на этом курсе будет вести, и в первую очередь меня, естественно, интересовала математика. Преподавательницу эту я, конечно же, хорошо знал, она была с нашей кафедры, но Госпожа строго настрого запретила мне даже упоминать в разговоре с Пашутиной о ней и вообще о её курсе.
– Если я узнаю, что ты ей обмолвился хотя бы полусловом, – строго сказала она, – больше ты меня не увидишь.
И по её тону я понял, что она и не думает шутить или просто пугать меня.
– Ну так как, – вывел меня из раздумья Евгений Викторович, – выручите?
– А, да конечно, – сказал я, скорее машинально, чем обдуманно.
– Ну вот и отлично, – обрадовался декан, – позвоните Анне Семёновне, узнайте у неё всё, что Вам необходимо – билеты, задачи и прочее. А ведомость мы на Вас перепишем.
Он пожал мне руку, и я вышел в коридор. Мысли в голове у меня путались. Я никак не ожидал такого поворота событий. Получалось, что теперь я должен буду принимать экзамен у своей Госпожи. Причём не наедине (наедине было бы всё намного проще), а в присутствии всей группы. А если окажется. . . нет, я даже отказывался себе представить, чем мог обернуться для неё и для меня такой экзамен. Что же теперь делать? Конечно, надо будет позвонить Пашутиной. Но до этого я обязательно должен поставить в известность Госпожу. У меня был с собой мобильный телефон, и её номер в нём безусловно был. Но звонить ей она мне позволяла только в крайних случаях. Если она считала причину моего звонка недостаточно веской, меня ждало наказание. Я вытащил телефон и стоял в раздумье. Может быть, Госпожа сейчас в Институте? Нет, сейчас шла сессия, занятий не было, а тем более в их группе завтра экзамен.
– Что ты, молодец, не весел, что ты голову повесил? – раздался весёлый голос. Рядом стоял мой хороший товарищ и коллега Сева Карский. Я улыбнулся. У меня был хороший предлог для объяснения задумчивости.
– Да вот Пашутина заболела, меня подписали вместо неё экзамен у заочников принимать, – ответил я.
- Опять заболела? – спросил Сева. И у него были основания. Анна Семёновна была уже пенсионного возраста, и здоровье её частенько подводило. Но ещё ни разу её здоровье не отражалось на моих взаимоотношениях с Госпожой. А теперь случилось именно так.
– Ну что ж, нет худа без добра, – продолжал Сева, – у меня тоже завтра экзамен вместе с Рокотовым. Так что есть возможность заполнение ведомостей отметить в «Данко».
– У тебя все дороги ведут в Рим, – рассмеялся я.
– Не в Рим, а в «Данко», – назидательно заметил Сева. – Зачем нужна вообще дорога, если она не ведёт к «Данко»? – сострил он, перефразируя «Покаяние». Хотя каяться за своё пристрастие к этому подвальчику Сева меньше всего был склонен.
– Ладно, там посмотрим, – сказал я, и на этом мы расстались.
Выйдя на улицу, я снова вытащил мобильник, но так и не решился позвонить Госпоже. А если она сочтёт эту причину незначительной? Это ведь только для меня приём у неё экзамена – из ряда вон выходящее событие. А как она на эту проблему смотрит, я не знал. Может быть это для неё и проблемой-то не является. Но поставить её в известность я, конечно, был обязан. Поэтому я пришёл домой, включил компьютер, и, войдя в Сеть, отправил сообщение Госпоже:
«Здравствуйте, Госпожа.
Сообщаю Вам, что меня назначили на проведение экзамена завтра в Вашей группе вместо заболевшей Анны Семёновны Пашутиной.
Сергей».
Ответ от Госпожи пришёл лишь вечером. В нём было написано: «Хорошо. Не волнуйся, на экзамене веди себя так, как обычно там себя ведёшь».
На душе у меня стало немного спокойнее. Теперь Госпожа предупреждена, и видимо это известие её и в самом деле не особенно взволновало. Она даже меня успокаивает. Я набрал номер телефона Пашутиной.
– Здравствуйте, Анна Семёновна, – приветливо сказал я, – это Сергей Северов беспокоит. Что такое с Вами случилось?
– А, Серёженька, здравствуй, милый, – сказала она. Анна Семёновна всегда очень хорошо относилась ко мне, в её отношении даже было что-то материнское. – Ну что случилось, давление конечно. Сегодня до 230 на 140 подскочило, скорую вызывала. Накололи меня всем, что только можно, сейчас лежу, не могу подняться даже. И чувствую, что завтра не смогу выйти. К тому же врачи говорят, что может быть повторный подскок.
– Да конечно, конечно, – заторопился я, – не беспокойтесь, я приму экзамен.
– А так это тебя бедного вместо меня назначили. Ты уж извини меня, так получилось.
– Да что Вы, что Вы, ничего страшного. Лежите, выздоравливайте. Вы мне скажите только насчёт билетов и программы.
– Всё у меня в верхнем ящике в столе на кафедре, – сказала Анна Семёновна, – и билеты и программа и комплект задач. Спасибо тебе большое, дорогой.
Итак, все проблемы вроде бы были решены. И всё же спать я ложился со смутной тревогой в душе.
На следующий день рано утром я уже был на кафедре. До начала экзамена оставалось ещё более получаса. Я быстро нашёл в столе Анны Семёновны конверт с материалами к экзамену и углубился в их изучение. Уже первый взгляд мне показал, что моё смутное беспокойство оправдалось. Анна Семёновна оставалась верной себе, как уже многие годы. Несмотря на то, что она преподавала математику студентам нематематической специальности, да ещё заочникам, вынесенный ею на экзамен материал по своему объёму и сложности вполне мог быть использован на экзамене для студентов стационара математического факультета. Она дотошно требовала сложные доказательства теорем, внимательно следя за тем, хорошо ли студент понимает их внутреннюю логику, а не зазубривает просто как заклинание. Предлагала на экзамене задачи, которые были достаточно серьёзными и для студентов-математиков. И когда я просмотрел все эти материалы, настроение моё упало совершенно. Первой моей мыслью было заменить эти материалы другими, у меня был соответствующий комплект. Но это было невозможно, билеты были утверждены на заседании кафедры, на них стояла дата и подпись заведующего. Да и это сразу бы стало известно – студентам была выдана программа экзамена. Так что этот вариант заведомо отпадал. Немного поразмыслив, я решил, что на самом деле всё не так плохо. Если я не могу изменить то, что написано в билетах, то принять экзамен по этим билетам так, как считаю нужным я, а не Пашутина, вполне было в моих силах. И через некоторое время уже с лучшим настроением я направился в аудиторию, где должен был проходить экзамен.
Комментарий